Тайна имени существительного: загадки рода

Уважаемые студенты Аргемоны, рада видеть вас на очередном уроке, посвящённом тайнам русского языка. Сегодня мы поговорим о загадках рода.

Каждый знает, что в русском языке существует три рода: мужской, женский и средний. Но почему именно так? Ведь, как известно, в других языках, например, французском, два рода, а в английском и армянском вообще нет рода как грамматической категории. Значит, как-то другие народы обходятся без категории рода в языке. Что даёт эта категория русскому и другим языкам, где она есть?

Давайте рассмотрим подробнее слова разных родов в русском языке. Может есть какая-то закономерность распределения слов по родам? Почему «весна», «зима», «осень» женского рода, а «лето» — среднего? Почему «дверь» женского, «потолок» мужского, а «окно» среднего? Род многих слов совершенно необъясним. Хотя вот слова, обозначающие живых существ, относятся к тому или иному роду в зависимости от пола: мама, папа, брат, сестра и другие.
Однако есть слова женского рода, которые обозначают и особей мужского, и наоборот: акула, лисица, ворон, ворона (как название рода птиц), врач, директор.
Но в других случаях используются разные слова: корова — бык, баран — овца, козёл — коза.
Один и тот же предмет может назваться существительными разных родов: глаз — око, лоб — чело, живот — брюхо.
И даже одни и те же слова бывают разных родов: рельс — рельса, жираф — жирафа (применяется независимо от пола).
В немецком языке вообще, например, жена и девочка среднего рода — das Weib и das Madchen (артикль das означает средний род).

Если слова так нелогично распределяются по родам, есть ли какой смысл вообще в этой категории в языке? И как это категория образовалась?

Ясно, что надо обратиться к истокам языков, но как это сделать? Археологи обнаруживают остатки древних цивилизаций, проводя раскопки, а где «копать» лингвисту? Древние рукописи не настолько древние с точки зрения языка, потому как письменность возникла сравнительно недавно, когда языки уже подверглись значительным изменениям. Значит, надо найти те языки, которые меньше всего были изменены.

И на основе наблюдения, сравнения древних языков стран Европы, Азии было выяснено следующее.
Слова, обозначающие одушевлённые предметы, относились к мужскому или к женскому роду. А средний род имели слова, обозначающие неодушевлённые предметы.
Но! Один и тот же предмет мог быть назван по-разному: то словом класса неодушевлённого (то есть среднего рода), то словом класса одушелённого (мужского или среднего рода). Причём была обнаружена строгая закономерность.

Рассмотрим произведение Гомера «Илиада». В одиннадцатой песне описывается, как накануне грозной битвы

Гектор ходил впереди со щитом, во все стороны равным.
Как приносящая гибель звезда — то, меж туч появляясь,
Ярко сияет, то в тучах тенистых опять исчезает...

Под звездой здесь подразумевается, видимо, Сириус, которому приписывалось вредное влияние на людей. Так, например, У Гесиода в произведении «Труды и дни» мы читаем:

Сириус сушит колени и головы им беспощадно,
Зноем тела опаляя.

Гектор сравнивается со звездой, которая является существом активным: движется, сияет, исчезает, появляется. И Гомер использует одушевлённое существительное мужского рода «aster», а ведь в языке есть и другое слово, обозначающее звезду, — слово среднего рода «astron» (звезда как материальное небесное тело). Слово «aster» в то же время означает не только движущуюся звезду, но и небесное знамение.

Получается, что в зависимости от того, как рассматривался один и тот же предмет — как неодушевлённая вещь или как способное действовать существо, — он получал два обозначения: одно среднего рода (неодушевлённого), а другое — мужского или женского (одушевлённого).
Как известно, звёзды обожествлялись (и одушевлялись) у многих народов: положением звёзд руководствовались при определении жизненного пути человека. Выражений, связанных со звёздами, вроде «родиться под счастливой звездой», немало в любом языке.

Получается, что понимание тела как нечто материального противопоставлялось взгляду, согласно которому предметы и явления природы оказываются выражением внутренних сил, подобно тем, которые движут животными и людьми. И этим силам приписывалось нечто божественное.
Одушевлялось, обожествлялось всё то, перед чем человек был бессилен, что казалось ему неведомым, что играло большую роль в его жизни.

Вопрос 1. Возьмите какое-то слово, обозначающее неодушевлённый предмет по материалистической точке зрения и попробуйте проанализировать, почему он получил род одушевлённого класса.

Ещё такой момент. Известное по мифам, народным сказаниям противопоставление, например, воды и огня, нашло своё отражение и в языке: во многих языках «вода» женского рода, а «огонь» — мужского.
То же самое касается и дня-ночи и сопутствующих им слов, например, свет-тьма. Или неба-батюшки и земли-матушки.

Вопрос 2. Возьмите любую пару из предложенных и поищите ей соответствие в мифологиях разных народов, подтверждающих, что одно слово отождествлялось с мужским началом, а второе — с женским.

Женское родящее начало подчёркивается и в названиях плодовых деревьев: яблоня, вишня, черешня, груша, слива и другие. А вот, например, плод яблони — яблоко — среднего рода. В латинском языке и плод грушевого дерева называется словом среднего рода, в то время как название самого дерева женского рода. По этим парам слов можно проследить миропонимание древнего человека, для которого родящее дерево было одушевлённым, а вот его плод — неодушевлённым.
И что интересно, в русском языке, кроме обобщающих слов «дерево» и «растение», нет других слов среднего рода, относящихся к деревьям. Получается, что конкретные виды деревьев одушевлялись.

Интересен и вот какой вопрос. Есть слово среднего рода «дитя», которое обозначает как младенца мужского рода, так и женского. Обозначает живых существ, но имеет средний род — почему? Как такое слово могло появиться?
Естественно, что в древности такого слова быть не могло, потому как оно могло обозначать только что-то неодушевлённое, и появилось оно намного позднее слов «сын» и «дочь», когда произошло некоторое послабление противопоставления одушевлённого и неодушевлённого. Поэтому существительное «дитя» противоречиво по своей природе и имеет ограничение в употреблении: его относят только к младенцам и малолетним детям, а уже для более старших возрастов противоречие между формой среднего рода и одушевлённостью оказывается нетерпимым.

Таким образом, «бессмысленная», казалось бы, в наше время категория рода является пережитком старых религиозных воззрений. Выдающийся советский лингвист академик В. В. Виноградов писал по этому поводу: «У подавляющего большинства имён существительных, у тех, которые не обозначают лиц и животных, форма рода нам представляется немотивированной, бессодержательной. Она кажется пережитком давних эпох, остатком многоязыкового строя, когда в делении имён на грамматические классы отражалась свойственная той стадии мышления классификация вещей, лиц и явлений действительности».

И если род какого-то неодушевлённого существительного в разговоре обычно неважен, то в поэтической речи именно род является иной раз определяющим.

Например, у Есенина читаем про сосну:

...Словно белою косынкой
Подвязалася сосна.
Понагнулась, как старушка,
Оперлася на клюку...

Образ сосны — древняя старушка, а был бы у сосны мужской род, поэту пришлось бы искать другой образ. Берёзки у Есенина девушки. Такой же образ встречается и у елей. А вот клён представлен как пьяный сторож.

Иногда при переводе стихотворений разрушается или видоизменяется образный строй, который был заложен автором изначально. И виной всему род существительного. Вот очень яркий пример такого перевода — стихотворение Гейне в переводе Лермонтова:

О чём говорится в стихотворении Гейне? «Дер фихтенбаум», стоя на скалистой вершине на далёком севере, вздыхает по прекрасной возлюбленной, имя которой «ди пальме».

М. Ю. Лермонтов, переводя это чудесное стихотворение, оказался лицом к лицу с хитроумной загадкой. По-русски и «сосна», и «пальма» — женского рода. Нельзя было, пользуясь образами этих двух великанш растительного мира, нарисовать картину печальной разлуки юноши и девушки.
Поэтому пришлось совершенно переменить смысл стихотворения. Если в подлиннике речь идёт о страстной любви к пальме «существа другого пола», далекого «фихтенбаума», то в переводе вместо этого появилась дружба двух женщин. Там говорилось о разлуке любящих сердец, а тут вместо этого выплыла совсем другая тема — тема горького одиночества. И эти перемены обусловлены, собственно, тем, что по-русски слово «сосна» иного рода, чем в немецком языке.

Другим русским поэтам эта необходимость переменить самое содержание показалась нежелательной. Но им ничего не оставалось, как заменить сосну каким-либо другим, более «мужественным» деревом. Так у Ф. И. Тютчева вместо сосны появился близкий её родич — кедр, а у А. А. Фета и вообще и совсем далёкое растение — дуб. И Фету пришлось в связи с этим заменить и «дикий утёс далёкого севера» более южным и мирным «крутым пригорком»: дубы-то на полярных утёсах не растут!

А вот ещё один интересный пример: перевод Пушкиным вступления к поэме «Конрад Валенрод» А. Мицкевича:

И всяк, переступивший воды,
Лишён был жизни иль свободы.
Лишь хмель литовских берегов,
Немецкой тополью пленённый,
Через реку, меж тростников,
Переправлялся дерзновенный,
Брегов противных достигал
И друга нежно обнимал.

Тополь — слово мужского рода, но тут оно выступает в женском роде. Это устаревшая грамматическая форма. Сейчас тоже есть такие слова, например, зал — зала и другие. В некоторых произведениях Пушкина сейчас устаревшие формы слов заменяются на современные, но в этом случае исправлять нельзя. Тут женский род слова «тополь» противопоставлен мужскому роду слова «хмель». Пушкин специально применяет такую форму слова, так как в польском языке тополь женского рода.
А вот другой поэт, Н. Асеев, перевёл эти строки так:

Лишь ветка литовского дикого хмеля
К любимому тополю прусского края,
К заветной стремилась за Неманом цели.

То ли он не обратил внимание на особенность рода польского слова «тополь», то ли не захотел с ней считаться. Этот перевод ближе к оригиналу: у Мицкевича именно так и сказано — «ветка литовского хмеля», но образное представление тут оказалось разрушенным, и даже женский род слова «ветка» не спасает положения.

Вопрос 3. Найдите не менее трёх поэтических примеров, доказывающих, что неодушевлённый предмет/явление для описания автором выбран неслучайно и главную роль сыграл род слова, называющего этот предмет (это явление).

И под конец я расскажу вам ещё об одной гипотезе относительно происхождения среднего рода в языках.
В древнем латинском языке средний род назывался «генус нэутрум» (или «нёйтрум»). По-русски это слово означает «ни тот ни другой» (сравните со словом «нейтралитет»).
А вот в немецком языке он и сейчас носит название «вещного рода» (зэхлихес гешлехт). Что это может значить?
По-видимому, говорят учёные, в давние времена словами «вещного рода» древние германцы означали не живые существа, а предметы, и именно такие предметы, которые составляли чью-либо собственность, кому-либо принадлежали, были чьими-то «вещами».
Всё то, что существовало «само по себе», независимо, не было ничьей «собственностью», в «вещный род» входить не могло.
Но люди в разные времена своей истории, так же как и разные народы, живущие в одну эпоху, совершенно по-разному расценивают окружающие предметы.
В одни эпохи деревья, горы, источники, реки представлялись людям живыми существами, богами и богинями; ничьей собственностью они не были и быть не могли. В эти эпохи они очень легко могли попасть в разряд «живых и независимых существ», получить названия мужского или женского рода.
Наоборот, в другие времена тот или иной народ начинал на некоторых людей, например на рабов в рабовладельческом обществе, смотреть не как на настоящие живые, свободные и независимые существа, а как на вещи, как на собственность других людей, «полноправных господ».
«Полноправные» получали имена «живых» родов, а рабы — имена рода «вещного», то есть, по нашим понятиям, среднего. Они ведь «принадлежали», как вещи, своим господам!

Совершенно также в жестокие времена древности смотрели многие племена и народы на женщин и детей. К ним относились как к бессловесной собственности, как к «имуществу» отца или мужа. Они были «почти вещами». Не поэтому ли и доныне в немецком языке слова «женщина» (das Weib) и «ребёнок» (das Kind), а в русском языке «дитя» сохраняют свой средний, то есть «вещный», род?

Что это — только кабинетные, теоретические рассуждения о далёком прошлом, которые нельзя ни опровергнуть толком, ни принять, потому что никто своими глазами это не видел. Можно ли привести этому какие-нибудь примеры и доказательства сейчас?
Оказывается, такие примеры наблюдаются.
И поныне в грамматиках некоторых народов встречаются сложные, и для нас непонятные, «грамматические классы». Один из учёных обнаружил в языке негров Африки роды «одушевлённый» и «неодушевлённый», или «род существ» и «род предметов». Бывает и так, что все предметы разделяются на «род сидячих», «род стоячих» и «род лежачих» предметов или на «водяной», «каменный», «глиняный», «пенистый», «мясной» и другие роды.
Вероятно, и в языке наших, очень далёких предков существовало немало таких своеобразных «классов», на которые они делили, по уже неясным для нас основаниям, известные им предметы и называющие их слова.

Ну, вот теперь всё, что я хотела вам рассказать.

Отправляйте работы через ЛИЧНОЕ ДЕЛО
Свои вопросы смело можете передать с Персефоной