Вступление

При имени Редьярда Киплинга первыми на ум приходят его сказки «Рикки-Тикки-Тави» и «Книга Джунглей». Это – одни из самых знаменитых произведений, и в обоих действие происходит в далекой для нас Индии.

Немудрено, ведь Джозеф Редьярд Киплинг был рожден в Индии, в Бомбее. Проведя там пять счастливых лет своей жизни, он уехал в Англию. Вернулся лишь спустя 17 лет, в октябре 1882 года, когда устроился на работу журналиста в редакции «Гражданской и военной газеты» в Лахоре.

А чуть позже – в 1986 году, был опубликован первый поэтический сборник Киплинга, «Departmental Ditties and Other Verses», а в нем – стихотворение «The Lovers' Litany» («Литания влюбленных»), разбору переводов которого и посвящена моя курсовая работа.

Моя цель – показать разницу переводов одного и того же стихотворения в зависимости от использования в них в первую очередь имен существительных. Курсовая работа состоит из вступления, четырех глав и заключения.

Первая глава посвящена оригиналу стихотворения, его истории и детальному разбору, вторая глава – анализу перевода Василия Бетаки, третья – Константина Симонова, четвертая отведена для подведения итогов и статистического сравнения.

Объем работы 9 страниц в формате Word, размер шрифта - 12, интервал - 1.

Глава первая. Оригинал.

Работа в провинциальной газете – труд нелегкий. Она выходила шесть раз в неделю, и тем желаннее были ежегодные отпуска в любимом англичанами местечке Симле, где можно было спастись от палящего зноя. В один из таких отпусков и была написана «The Lovers' Litany» - «Литания влюбленных».

Литания – это особая форма молитвы, где в конце каждого предложения повторяется одна и та же фраза. В нашем случае это не «Господи помилуй!», а «Love like ours can never die!» — «Такая любовь, как наша, не умрёт никогда!».

The Lovers' Litany

Eyes of grey — a sodden quay,

Driving rain and falling tears,

As the steamer wears to sea

In a parting storm of cheers.

Sing, for Faith and Hope are high —

None so true as you and I —

Sing the Lovers' Litany: —

«Love like ours can never die!»

Eyes of black — a throbbing keel,

Milky foam to left and right;

Whispered converse near the wheel

In the brilliant tropic night.

Cross that rules the Southern Sky!

Stars that sweep, and wheel, and fly,

Hear the Lovers' Litany: —

«Love like ours can never die!»

Eyes of brown — a dusty plain

Split and parched with heat of June,

Flying hoof and tightened rein,

Hearts that beat the old, old tune.

Side by side the horses fly,

Frame we now the old reply

Of the Lovers' Litany: —

«Love like ours can never die!»

Eyes of blue — the Simla Hills

Silvered with the moonlight hoar;

Pleading of the waltz that thrills,

Dies and echoes round Benmore.

«Mabel», «Officers», «Good-bye»,

Glamour, wine, and witchery —

On my soul's sincerity,

«Love like ours can never die!»

Maidens, of your charity,

Pity my most luckless state.

Four times Cupid's debtor I —

Bankrupt in quadruplicate.

Yet, despite this evil case,

An a maiden showed me grace,

Four-and-forty times would I

Sing the Lovers' Litany: —

«Love like ours can never die!»

Стихотворение разбито на пять строф, в конце каждой повторяется рефреном одна и та же фраза, а сами строфы – это как ячейки в палитре художника.

Первая отдана на откуп серой краске, в серый цвет здесь окрашено все: серые глаза, серая, мокрая набережная, унылая непогода – дождь, слезы прощания, буря и пароход… Вера и Надежда – тоже окрашены в серый цвет, уже не беспросветный черный, но еще и не радостный белый. Но во имя их поется Литания всех влюбленных – «Такая любовь, как наша, не умрет никогда!».

Вторая ячейка, то есть строфа – цвет черный, цвет жгучей страсти.

Как воспевают жаркие летние ночи, когда весь мир скрыт от чужих глаз, когда царят любовь и страсть… после серости прощания на причале черный цвет южной ночи принес новую любовь с черными глазами, и все окрасилось в черный цвет, все скрылось под пеленою тьмы: и пароход, и пена вдоль бортов, лишь сияет в вышине Южный крест, лишь слышен шепот. И слышна Литания влюбленных – «Такая любовь, как наша, не умрет никогда!».

Третья строфа-ячейка – и глаза уже карие, и все окрасилось уже в коричневый цвет. Пыльная степь, июньская жара, каурые кони несут вдаль двоих. И копыта словно стучат в унисон с сердцами - «Такая любовь, как наша, не умрет никогда!».

Но вот четвертая строфа – и более спокойный синий цвет. Это горы вокруг Симлы, посеребренные лунным светом, это вальсы, столь популярные тогда – «Мейбл», «Офицеры», «Прощай», это вино, блеск и очарование. Синий – цвет романтики, и синие глаза партнерши вторят душе поэта: «Такая любовь, как наша, не умрет никогда!».

Но все заканчивается, и пятая строфа словно смешивает предыдущие, подводит итог – «четыре раза я должник Амура – и четырежды банкрот». Четыре неудачные истории любви, но, если бы была еще девушка, проявившая благосклонность к поэту, то он готов сорок четыре раза пропеть Литанию влюбленных: «Такая любовь, как наша, не умрет никогда!».

Таким образом, Киплинг рассказывает нам четыре цветных, монохромных истории, рисует картины разного цвета, выводя все в один итог. Кто знает, возможно, при другом стечении обстоятельств мы бы увидели и картину в зеленом цвете?..

Словно паззл, собирается картина из отдельных кусочков, и вот мы уже вместе с поэтом – прощаемся на сером причале с любимой, отдаемся страсти в южной ночи, мчимся бок о бок по пыльной равнине и танцуем вальс среди покрытых инеем гор.

Глава вторая. Наиболее точный перевод.

Стихотворение Киплинга «The Lovers' Litany» («Литания влюбленных»), пропитанное романтикой, пользуется и пользовалось большой популярностью в России. Так один из первых его переводов сделал Василий Бетаки. Здесь тяжелое для нас слово «литания» стало просто «молитвой», но структура стихотворения осталась той же. Вот оно:

Молитва влюблённых

Серые глаза… И вот —

Доски мокрого причала…

Дождь ли? Слёзы ли? Прощанье.

И отходит пароход.

Нашей юности года…

Вера и Надежда? Да —

Пой молитву всех влюблённых:

Любим? Значит навсегда!

Чёрные глаза… Молчи!

Шёпот у штурвала длится,

Пена вдоль бортов струится

В блеск тропической ночи.

Южный Крест прозрачней льда,

Снова падает звезда.

Вот молитва всех влюблённых:

Любим? Значит навсегда!

Карие глаза — простор,

Степь, бок о бок мчатся кони,

И сердцам в старинном тоне

Вторит топот эхом гор…

И натянута узда,

И в ушах звучит тогда

Вновь молитва всех влюблённых:

Любим? Значит навсегда!

Синие глаза… Холмы

Серебрятся лунным светом,

И дрожит индийским летом

Вальс, манящий в гущу тьмы.

— Офицеры… Мейбл… Когда?

Колдовство, вино, молчанье,

Эта искренность признанья —

Любим? Значит навсегда!

Да… Но жизнь взглянула хмуро,

Сжальтесь надо мной: ведь вот —

Весь в долгах перед Амуром

Я — четырежды банкрот!

И моя ли в том вина?

Если б снова хоть одна

Улыбнулась благосклонно,

Я бы сорок раз тогда

Спел молитву всех влюблённых:

Любим? Значит навсегда!

Литания здесь видоизменяется, рефрен уже звучит как вопрос и ответ на него: «Любим? Значит навсегда!». Смысл и стиль передается с небольшими изменениями. Снова окрашены в серый цвет «доски мокрого причала», серый дождь – или слезы? Прощание словно затянуто тучами, грустью, серой краской тоски. Отходит серый пароход и тут же – «нашей юности года» - отходят они, остаются на причале, вместе с Верой и Надеждой? И только звучит жизнеутверждающее «Любим? Значит навсегда!», заставляя нас быстрее переходить к следующей главе жизни, к следующему цвету.

Казалось бы, какие стилистические приемы использует автор? Перечисление существительных рисует перед нами картину, словно в старом черно-белом фильме. Отождествляется дождь со слезами – или слезы с дождем? И вместе с отходящим пароходом отходят и годы молодости, оставляя только веру и надежду.

Вторая строфа словно построена на контрасте – черном цвете южной ночи и ярком блеске звезд. «Молчи!» - призывает нас автор… или не нас, а ту девушку с черными глазами, и вот уже слышится шепот у штурвала, черная пена струится вдоль бортов и – вот он, контраст - «в блеск тропической ночи» - Южный крест «прозрачней льда», «с неба падает звезда» - возможно, намек на то, что можно загадать желание? «Любим? Значит навсегда!».

Как южной ночи здесь придается блеск звезд – а разве блестит она? Так и созвездие Южного креста становится прозрачным, даже более прозрачным, чем лед.

Третья строфа – и мы мчимся вместе с конями по жаркой июньской степи, и в ушах вместе с топотом копыт и стуком сердец раздается молитва влюбленных - «Любим? Значит навсегда!».

Здесь картина становится еще более интересной: «… и сердцам в старинном тоне вторит топот эхом гор». Что за сложный образ! Ведь топот копыт лошадей, мчащихся по простору жаркой индийской степи, не просто «вторит», повторяет эхо (хотя обычно все наоборот), а еще и в старинном тоне. И, правда, разве любовь – не старинное, проверенное временем чувство? Разве не испытывали его сто, двести, несколько тысяч лет назад?..

Эта строфа самая быстрая, самая яркая, самая энергичная во всем стихотворении. Как звучат слова: простор, топот, эхо гор… Разве не рисуют они быструю, динамичную картину?

Четвертая строфа – и плавный переход на синий цвет, на вальс. Здесь уже романтика другой, горной ночи, где высокая луна озаряет серебром холмы. Здесь звучит вальс – колдовской, манящий…

Здесь холмы, словно посеребренные лунным светом – как красиво! Но привыкшие ли мы, чтобы снег лежал на холмах? Конечно, вокруг Симлы – горы, но что не сделаешь ради красивого образа. И как красиво представлять, что луна окрашивает верхушки холмов в серебряный цвет, а не опасные и высокие заснеженные пики. Да еще и «дрожит индийским летом вальс, манящий в гущу тьмы». В этих строках так же скрыто очень много: и темные ночи индийского, жаркого лета, и вальс, своими звуками настраивающий на нужный лад. Он дрожит, словно воздух в зной, дрожит, словно сердце героя от взгляда, чувства, прикосновения к очередной своей любви.

«Офицеры», «Мейбл» - всего лишь названия вальсов, и на вопрос ответом будет только молчанье. Но такое красноречивое: «Любим? Значит навсегда!»

И вновь пятая строфа подводит неутешительный итог. Правда, сорок четыре у Киплинга уменьшается до сорока, но разве важно это? «Весь в долгах перед Амуром» - увы, смешливый ангел-купидон, бог любви не спрашивает, в какой момент послать свою стрелу. И мы должны этому прекрасному чувству, а Киплинг – и не один раз.

Четыре прожитых романа, четыре расставания и надежда на будущее. И будет звучать молитва для влюбленных столько, сколько будет вертеться наша планета, сколько мы будем жить на ней. И любить.

Глава третья или к чему все шло.

Второй перевод стихотворения «The Lovers' Litany» является, возможно, наименее точным, но в то же время наиболее кратким. Константин Симонов вовсе отошел от стиля Киплинга, и это стихотворение уже нельзя назвать молитвой. Потому и стало оно называться по первой строке: «Серые глаза - рассвет».

Серые глаза - рассвет

Серые глаза — рассвет,

Пароходная сирена,

Дождь, разлука, серый след

За винтом бегущей пены.

Чёрные глаза — жара,

В море сонных звёзд скольженье,

И у борта до утра

Поцелуев отраженье.

Синие глаза — луна,

Вальса белое молчанье,

Ежедневная стена

Неизбежного прощанья.

Карие глаза — песок,

Осень, волчья степь, охота,

Скачка, вся на волосок

От паденья и полёта.

Нет, я не судья для них,

Просто без суждений вздорных

Я четырежды должник

Синих, серых, карих, чёрных.

Как четыре стороны

Одного того же света,

Я люблю — в том нет вины —

Все четыре этих цвета.

Здесь уже нет больших цветастых оборотов, лишь перечисление, но оно передает столько же, сколько и оригинал, и перевод Бетаки.

Сама структура здесь другая. Каждый цвет глаз включает в себя целую картину, запечатленный момент. Запечатленный отрывочными словами. Короткими, точными мазками существительных.

Обилие их сразу же бросается в глаза. Здесь цвет передает все – серые глаза и серые же дождь, разлука, след на море от уходящего парохода, пена на воде.

Вторая строфа – и передана больше атмосфера, чем образы. Здесь море уже сонных звезд, Южный крест забыт, как и шепот. Здесь лишь поцелуи до утра… и кто что-то говорит про экватор?

Опять же, сонные, ленивые звезды – тоже образ, способный передать всю прелесть южной ночи. Замечу, что здесь все же есть намек на движение – ведь звезды скользят по морю, а, значит, и сами мы движемся, только очень, очень медленно. И море – море подсматривает за всем, что творится на палубе, как поцелуи отражаются в воде всю ночь – до утра…

Синие глаза – луна и все тот же вальс, но в то же время и «ежедневная стена неизбежного прощанья» - то, о чем у Киплинга ни слова. Зато «вальса белое молчанье» - Вальс молчит… почему? Возможно, что в такие минуты не нужны слова и музыка скажет все сама за себя. Без слов… Но почему тогда – белого? Белые ли платья дам, или здесь опять играет роль красавица-колдунья Луна, окрашивающая бальный зал в белый цвет? Или молчанье – это просто когда нечего сказать? Нет слов, потому что они и не нужны – зачем разговоры тем, кто точно знает, что скоро расстанется? Потому и неминуема, неизбежна, ежедневна стена этого неизбежного прощания, которое наступает после каждой мелодии – и после отдыха в горах Симлы.

Зато следующая строфа наполнена существительными. Их перечисление придает динамику отрывку, словно топот копыт: песок, осень, степь, охота, скачка, «вся на волосок от паденья и полета». И мы сами летим, отрываемся от земли.

Здесь волчья – пустынная, жаркая, голая степь, и скачка – то ли падение, то ли полет – не понять сразу Потому и интересен оборот «…на волосок от паденья и полета». Кони летят, несут – то вверх, то вниз, и уже не понять, падаешь или летишь. Так и в любви, что окружает в карем цвете нашего героя – то ли падение, то ли полет, то ли хрупкая грань.

А вот пятая строфа Киплинга у Симонова разделилась на две. И здесь уже другое отношение лирического героя. Он четырежды должник не Амура, а глаз – «синих, серых, карих, черных». И потом признается: «я люблю – в том нет вины – все четыре этих цвета», самоуверенно и безрассудно, как могут только молодые люди, не набравшие шишек и пессимизма окружающего мира.

Симонов рисует картину короткими, точными мазками, это словно пересказ произведения Киплинга, его стихотворение – не перевод, а краткое изложение. Это уже не молитва, как у Бетаки, это самостоятельное произведение. Где же Индия? Где горы Симлы, где «Мейбл» и «Офицеры»…

Но они там есть, они прячутся за тонкими чертами. Отойдите подальше, взгляните с другого ракурса – и вот она, полная картина. И так же, окрашенное в серый цвет, будет прощание у причала, так же будет объята черной страстью жаркая ночь на корабле, так же застучат копыта по пыльной степи Индии, так же закружатся пары под синюю музыку вальса… и так же пролетят, промчатся мимо в калейдоскопе серые, черные, синие и карие глаза, навеки оставшись в памяти и сердце.

Глава четвертая или про неромантичную статистику.

Отдалимся от образов и попробуем обратиться к такой неромантичной статистике. Итак, Василий Бетаки в своем переводе «Литании влюбленных» добавляет на одну строку больше, чем в оригинале, и в сумме мы имеем 42 строки. Какое интересное число, не так ли?

Если посчитать, сколько раз и где упоминаются имена существительные, то получим мы следующее:

Первая строфа: глаза, доски, причала, дождь, слёзы, прощанье, пароход, юности, года, вера, надежда, молитву. Итог: 12 существительных.

Вторая строфа: глаза, шепот, штурвала, пена, бортов, блеск, ночи, крест, льда, звезда, молитва.

Итог: 11 существительных

Третья строфа: глаза, простор, степь, бок о бок, кони, сердцам, тоне, топот, эхом, гор, узда, ушах, молитва.

Итог: 14 существительных

Четвертая строфа: глаза, холмы, светом, летом, вальс, гущу, тьмы, Офицеры, Мейбл, колдовство, вино, молчанье, искренность, признанья.

Итог: 14 существительных

Пятая строфа – и резкий спад: жизнь, долгах, Амуром, банкрот, вина, молитву.

Итог: 6 существительных

Всего: 42 строки, 161 слово всего, из них 57 имен существительных.

Но это если мы заранее договоримся, что «влюбленных» будем воспринимать как прилагательное. Я понимаю, что прилагательные могут переходить в разряд существительных, но, так как на занятиях этого еще разобрано не было, будем действовать, как уже сказано выше.

Второй перевод – Константина Симонова – имеет в себе 24 строки (42 наоборот, вот так поворот!) и шесть строф. Если разобраться, то получается следующее:

Первая строфа: глаза, рассвет, сирена, дождь, разлука, след, винтом, пены.

Всего: 8 имен существительных.

Вторая строфа: глаза, жара, море, звезд, скольженье, борта, утра, поцелуев, отраженье.

Всего: 9 имен существительных.

Третья строфа: глаза, луна, вальса, молчанье, стена, прощанья

Всего: 6 имен существительных

Четвертая строка: глаза, песок, осень, степь, охота, скачка, волосок, паденья, полета

Всего: 9 имен существительных

Пятая строфа: судья, суждений, должник.

Всего: 3 имени существительных

Шестая строфа: стороны, света, вины, цвета.

Всего: 4 имени существительных.

В сумме получим 24 строки, 87 слов всего, из них 39 имен существительных.

Составим нехитрое соотношение, то есть вычислим частотность, встречаемость имен существительных в первом и втором текстах.

Для этого разделим количество имен существительных на количество слов всего. В переводе Василия Бетаки получится 57/161=0,35, или 35%.

В переводе Константина Симонова: 39/87=0,45, или 45%.

Объективно видно, что Симонов использовал большее количество имен существительных по сравнению с остальными частями речи, чем Бетаки.

Заключение.

Стихотворение Редьярда Киплинга «Серые глаза — рассвет» («Молитва влюбленных», «The Lovers' Litany») удивительно цветное, яркое, эмоциональное произведение.

Из всего вышесказанного можно сделать вывод, что переводы Бетаки и Симонова, похожие друг на друга в общей картине, одновременно являются двумя совершенно самостоятельными произведениями. Рисуя одни и те же образы разными оборотами (слова-то в большинстве своем похожи или отличаются незначительно), два поэта-переводчика получили абсолютно-разные результаты: подробный перевод у Бетаки и краткий пересказ у Симонова.

Тем интереснее выглядит частота употребления существительных: получается, чем чаще употребляются имена существительные в тексте по сравнению с другими частями речи, тем более сжатым выглядит рассказ, а умелое использование этих самых существительных позволяет не потерять образности и красочности общей картины.

Стихотворение Киплинга «The Lovers' Litany» наполнено романтикой от и до. Мимо красивейших слов, образов, картин невозможно пройти просто так. Были записаны песни по обоим вариантам перевода: «Молитва влюбленных» от Ивана Коваля (перевод Василия Бетаки) и «Серые глаза – рассвет» от Светланы Никифоровой (она же Алькор) на стихи Симонова.

Не смогла пройти мимо и я, написав рассказ «по мотивам». За базовые образы были взяты две песни Алькор – «Принц Ойген» и «Серые глаза – рассвет».

Позволю себе добавить рассказ в приложение по данной работе и на этом закончить.

С уважением. Хельга ДэИрин.